Предыдущий | Оглавление | Следующий

В связи со всем этим весьма показательно, что принципиальная невозможность формулирования собственно марксистской юридической теории государства (и, в частности, марксистской теории правового государства) – именно марксистской теории взаимосвязи права и государства, марксистской теории правового государства, а не марксистской критики буржуазного права, государства и правового государства и т.д. – выдается Пашуканисом за невозможность вообще юридической теории государства, (и вместе с тем теории правового государства) как таковой.

Нерсесянц В. С. Общая теория права и государства. – М.: ИНФРА • М, 1999. С. 163

Пашуканис утверждает, что «юридическое понимание государства никогда не может стать теорией, но всегда будет представляться как идеологическое извращение фактов» [1]. Ему здесь следовало бы добавить: с точки зрения марксистской правовой и политической идеологии. Но он не замечает, что именно крайняя идеологизированность развиваемого им марксистского подхода к праву и государству, классовая неприязнь к ним как буржуазным явлениям и позволяет ему легко (без научной теории, одной лишь классовой идеологической критикой) разделаться с ними как идеологическими извращениями. «Правовое государство, – утверждает он, – это мираж, но мираж, весьма удобный для буржуазии, потому что он заменяет выветрившуюся религиозную идеологию, он заслоняет от масс факт господства буржуазии... Власть, как «общая воля», как «власть права», постольку реализуется в буржуазном обществе, поскольку последнее представляет собой рынок. С этой точки зрения и полицейский устав может выступить перед нами как воплощение идеи Канта о свободе, ограниченной свободой другого» [2].

Пашуканису кажется, что указав на «рынок» как на подоплеку правового государства, он разоблачил все «иллюзии» о свободе и праве индивидов и оставил их один на один с голой диктатурой буржуазии в виде эквивалентного обмена товаров и полицейского устава. Но сами-то «миражи» (право, правовое государство, индивидуальная свобода и даже требование соответствия в правовом государстве полицейского устава идее правового закона) и после подобных «разоблачений» остаются фактами буржуазной действительности, не менее реальными, чем «рынок» и т.д. Так что разоблачения и критика подобного рода призваны лишь вновь и вновь подтвердить негативное отношение ко всем («базисным» и «надстроечным») явлениям капитализма и показать, что уничтожение частной собственности, товарных отношений и рынка в процессе пролетарской революции означает вместе с тем и ликвидацию права, правового государства, «общей воли» граждан, свободного и независимого индивида – товаровладельца и субъекта права, а также всех иных «миражей» старого мира.

В середине 30-х годов Пашуканисом была выдвинута концепция так называемого «социалистического права». С учетом партийных положений о том, что в стране в основном

Нерсесянц В. С. Общая теория права и государства. – М.: ИНФРА • М, 1999. С. 164

построено «бесклассовое социалистическое общество», он стал говорить о необходимости развертывания «исследований социалистического государства, о роли социалистического советского права» [3].

Все прежние интерпретации Пашуканисом положений Маркса и Ленина о буржуазном «равном праве» при социализме (на первой фазе коммунизма) со всей очевидностью исключали возможность признания «социалистического права». И поэтому он, критикуя ранее другие толкования советского права (как права пролетарского и т.д.), адресовал своим оппонентам довольно каверзный вопрос: «Почему вы не предлагаете назвать это право социалистическим?» [4].

Теперь же он, открещиваясь от своей прежней позиции, от концепции «буржуазности» всякого права и т.д. как «антимарксистской путаницы» [5], начал толковать советское право как право социалистическое с самого начала его возникновения. «Великая социалистическая Октябрьская революция, – пояснял он, – нанесла удар капиталистической частной собственности и положила начало новой социалистической системе права. В этом основное и главное для понимания советского права, его социалистической сущности «как права пролетарского государства» [6].

Вместе с «социалистическим правом» Пашуканис уже признавал и ранее отвергавшиеся им представления о «системе советского права», о каких-то особых «социалистических правовых понятиях» и т.д. [7]

Идеи признания и защиты «системы советского социалистического права», «социалистического правопорядка» и т.д. развивались и в последующих публикациях Пашуканиса (вплоть до его ареста и казни в 1937 г.) [8] .

Вслед за Пашуканисом сходные представления о «социалистическом праве» были развиты и в статье его сторонника М. Доценко [9].

Нерсесянц В. С. Общая теория права и государства. – М.: ИНФРА • М, 1999. С. 165

В контексте нового подхода Пашуканис и Доценко стали выдавать буржуазное «равное право», которое применительно к социализму предсказывали Маркс и Ленин, уже за «социалистическое право». При этом они, среди прочего, обходили деликатный вопрос: почему же классики допустили такой непростительный «промах», назвав социалистическое право буржуазным?

Концепция «социалистического права» была в условиях победы социализма (на путях насильственной коллективизации, ликвидации кулачества и вообще «капиталистических элементов» в городе и деревне и в конечном счете полной социализации средств производства в стране) естественным продолжением иллюзий о наличии какого-то небуржуазного, послереволюционного, качественно нового (пролетарского, советского) права.

С позиций психологической теории права классовую концепцию права развивал М.А. Рейснер. Еще до революции он начал, а затем продолжал классовую интерпретацию и переработку ряда идей таких представителей психологической школы права, как Л. Кнапп и Л. Петражицкий [10].

Свою заслугу в области марксистского правоведения он видел в том, что учение Петражицкого об интуитивном праве поставил «на марксистское основание», в результате чего «получилось не интуитивное право вообще, которое могло там и здесь давать индивидуальные нормы, приспособленные к известным общественным условиям, а самое настоящее классовое право, которое в виде права интуитивного вырабатывалось вне каких бы то ни было официальных рамок в рядах угнетенной и эксплуатируемой массы» [11].

Марксистские представления о классовости права Рейснер толковал в том смысле, что каждый общественный класс – не только класс господствующий, но и угнетенные классы – в соответствии с положением данного класса в обществе и его психикой творит свое реально существующее и действующее интуитивное классовое право. Уже при капитализме, по Рейснеру, имеется не только буржуазное право, но также пролетарское право и крестьянское право. Так что не «все право» запятнано «эксплуататорской целью» [12].

Нерсесянц В. С. Общая теория права и государства. – М.: ИНФРА • М, 1999. С. 166

В целом «право, как идеологическая форма, построенная при помощи борьбы за равенство и связанную с ним справедливость, заключает в себе два основных момента, – а именно, во-первых, волевую сторону или одностороннее «субъективное право» и, во-вторых, нахождение общей правовой почвы и создание при помощи соглашения двустороннего «объективного права». Лишь там возможна правовая борьба, где имеется возможность нахождения такой почвы» [13].

Всякое так называемое «общее» право (общий правопорядок) – как при капитализме, так и после победы пролетарской революции – представляет собой, по Рейснеру, компромисс и объединение наличных в данном обществе субъективных классовых прав. «Ибо, – замечает он, – одинаково и буржуазное государство и наше Советское точно так же включает в свой общий правопорядок и право пролетарское, крестьянское, и буржуазное. Одного только, пожалуй, «права» у нас нет – это права землевладельческого в смысле частного землевладения, хотя зато мы имеем грандиозного помещика в лице самих Советов, владеющих порядочным количеством имений в виде советских хозяйств» [14]. Разница, однако, в том, что при капитализме господствующее положение в общем правопорядке занимает право буржуазии, а в советском правопорядке – пролетарское право.

Очевидно, что «социалистическое право рабочего класса», которое, по верной оценке Рейснера, при военном коммунизме «делает попытку своего наиболее яркого воплощения» [15], – это во всяком случае не право, а нечто совсем другое (приказные нормы диктатуры пролетариата и правящей коммунистической партии, требования партийно-политической целесообразности, порядок принудительного труда и пайково-потребительной уравниловки и т.д.).

Нерсесянц В. С. Общая теория права и государства. – М.: ИНФРА • М, 1999. С. 167

При нэпе, с сожалением констатирует Рейснер, пришлось «усилить примесь буржуазного права и буржуазной государственности, которые и без того естественно входили в состав социалистического правопорядка» [16]. «Общее» советское право в этих условиях предстает как компромисс трех классовых систем права (пролетарского, крестьянского и буржуазного права). Это «общее» (советское) право периода нэпа он ввиду доминирующей роли пролетарского (социалистического) права также характеризует как «социалистический правопорядок», который включает в себя классовое право трех классов [17].

Вся история права – это, по Рейснеру, «история его угасания» [18]. При коммунизме оно угаснет навсегда.

Такое классовое перетолкование интуитивного права фактически отвергает основание и суть психологического правопо-нимания вообще – индивида с его правовой психикой, правовыми притязаниями, эмоциями и т.д. И на примере рейснеров-ской концепции классовости права хорошо видно, как классовость убивает право.

Проблемам построения марксистской теории права в 20-е годы был посвящен также ряд публикаций И. Разумовского [19]. Он подчеркивал, что марксистская теория права должна строиться по аналогии с Марксовой критикой политэкономии. Отсюда и его в целом положительное отношение к работе Пашуканиса при расхождении в «некоторых частностях» [20].

Для Разумовского (как и для Пашуканиса – с ориентацией на «Капитал») единственно правильный подход к построению марксистской теории права – это «социологическая и социалистическая критика буржуазной общей теории права» [21]. При этом он отмечал важность теоретико-правовых исследований для правильного и конкретного понимания хода исторического развития, для теории исторического материализма в целом. «Ибо, – писал он, – вопросы права и связи его с экономической структурой общества, послужившие, как известно, в свое время отправным пунктом для всех дальнейших теоретических построений Маркса, это – основные вопросы, марксистской социологии, это лучший пробный камень для проверки и

Нерсесянц В. С. Общая теория права и государства. – М.: ИНФРА • М, 1999. С. 168

подтверждения основных предпосылок марксистской диалектической методологии» [22].

В отличие от Пашуканиса, исходившего от правового субъекта как простейшей клеточки правовой ткани, Разумовский считал, что в марксистской критике общей теории права аналитическому и генетическому рассмотрению в его историческом и логическом развитии «должно подвергнуться «простейшее правовое отношение», согласно указанию Маркса – владение, и его развитие в частную собственность, – являющуюся в ином своем аспекте, «с обратной стороны» – отношением господства и подчинения» [23].

Как идеологическое опосредование (идеологическая форма) классовых материальных (экономических) отношений право, по Разумовскому, – это форма общественного сознания. Сформулированное им общее определение права как идеологического способа и порядка опосредования материальных отношений в классовом обществе звучит так: «Порядок общественных отношений, в конечном счете отношений между классами, поскольку он отображается в общественном сознании, исторически неизбежно абстрагируется, отдифференцировывается для этого сознания от своих материальных условий и, объективируясь для него, получает дальнейшее сложное идеологическое развитие в системах «норм» [24].

Отмирание «буржуазного права», по Разумовскому, означает «смерть права как идеологии» и переход в коммунистическом обществе «к сознательно регулируемой и сознающей характер своей связи с материальными условиями производства системе общественного поведения» [25].

Диктатуру пролетариата как «правовое государство» и советскую концепцию октроированных прав в середине 20-х годов развивал А. Малицкий. В обоснование правового характера диктатуры пролетариата он в работе «Советская Конституция» приводил следующие соображения: «подчиненность всех органов государственной власти велению закона, т.е. праву, носит название «правового режима», а само государство, проводящее правовой режим, называется «правовым государством»,

Нерсесянц В. С. Общая теория права и государства. – М.: ИНФРА • М, 1999. С. 169

«советская республика есть государство правовое, осуществляющее свою деятельность в условиях правового режима» [26] .

При этом Малицкий, отождествлявший право и закон, под «правовым государством» имел в виду любое «государство» (точнее говоря – любую власть, в том числе партийную, диктаторскую и т.д.), где есть «законы», хотя бы в виде приказных норм различных органов диктатуры пролетариата.

То классовое понимание права и государства, которого придерживался (вместе с другими представителями марксистско-ленинского учения о государстве и праве) Малицкий, фактически отрицало принципы права и правового государства, а тем более их совместимость с системой институтов и норм диктатуры пролетариата. Отсюда – внутренняя противоречивость и в целом несостоятельность (теоретическая и практическая) его интерпретации диктатуры пролетариата как государства правового.

Общее определение права Малицкого находилось под заметным влиянием позиции Стучки, но с большим выделением нормативного аспекта. «Право, – писал он, – есть порядок общественных отношений, устанавливаемый господствующим классом в своих классовых интересах и охраняемый организованною силой этого класса. Право как порядок, или иначе правопорядок, выражается в определенных правилах поведения, защищаемых организованною силою господствующего класса: в правовых нормах. Совокупность правовых норм называется положительным правом, т.е. правом, которое установлено господствующим классом, предписано этим классом» [27].

Такое легистское правопонимание дополняется у Малицкого положением о том, что именно государство (т.е., согласно марксистско-ленинской позиции Малицкого, организованная сила господствующего класса и машина для подавления подчиненного класса) является творцом права. Поясняя своеобразие отношений между советским «правовым государством» и индивидами, он отмечал: «Следовательно, создателем права является государство, оно же является и источником прав отдельных личностей. Таким образом, не личность жертвует часть своих прав государству, но само государство наделяет граждан правами, т.е. государство определяет личности сферу ее свободы в деле проявления ею своей инициативы, но и эту инициативу личность может проявлять и свою, предоставлен-

Нерсесянц В. С. Общая теория права и государства. – М.: ИНФРА • М, 1999. С. 170

ную ей государством, свободу осуществлять не исключительно в своих личных интересах, но в интересах общих, всего коллектива, или, как неоднократно говорит нам закон: «в целях развития производительных сил» [28].

Такие октроированные (дарованные «государством» диктатуры пролетариата) «права личности» в условиях советского строя даже в трактовке Малицкого предстают как чистая фикция. Он откровенно подчеркивает, что советский гражданин «получает свои права... не ради своих милых глаз, не на основании своего рождения и не для достижения своих личных целей, но от государства, из рук господствующего класса, в интересах общественных, в целях осуществления своих обязанностей, лежащих на нем как на члене общества, как на участнике в процессе производства и распределения» [29].

В соответствии с логикой изображенного Малицким советского «правового государства» получается, что гражданину даны (дарованы) права лишь для того, чтобы он выполнял предписанные ему обязанности по отношению к государству, коллективу и т.д. «Поэтому, – поясняет он, – в Советской Республике права как гражданские, так и публичные должны рассматриваться как средства для осуществления гражданином его официальных функций, его общественных обязанностей. Это значит, что право, принадлежащее личности, есть не столько свобода личности, сколько ее общественная обязанность. Право как обязанность – вот коренное отличие взгляда социализма на субъективные права личности от воззрения на них буржуазной доктрины Запада. А раз гражданин получает свои права, т.е. границы своей свободы, из рук государства, то буржуазный принцип: «Все, что не запрещено законом, считается дозволенным» в советском строе должен уступить место обратному положению: «Дозволено лишь то, что по законам разрешено», так как носителем и источником прав является не личность, но государство» [30].

Советский государственный строй, по словам Малицкого, «имеет следующие правовые предпосылки: а) диктатура пролетариата, б) отмена частной собственности, в) федерация трудящихся классов всех наций» [31].

Но эти «предпосылки» как раз исключали право с его принципом формального равенства и свободы индивидов, хотя,

Нерсесянц В. С. Общая теория права и государства. – М.: ИНФРА • М, 1999. С. 171

конечно, и при таких правоисключающих предпосылках политико-партийная власть диктатуры пролетариата издавала разного рода акты – декреты, постановления, циркуляры и т.д., словом, «законы». Но издавать такие неправовые «законы» и быть правовым режимом, правовым государством – вещи совершенно разные. Поэтому Малицкому пришлось попросту выдумывать какую-то особую версию «правового» характера диктатуры пролетариата. «Не надо, – поучает он в этой связи, – смешивать понятие «правовое государство» как государство, проводящее «правовой режим», т.е. подчиненность всех органов государственной власти закону, с понятием «правового государства» как теории государства, ограниченного «правами личности» и потому во имя «прав личности» руководствующегося в своей главным образом законодательной деятельности принципами отвлеченного права, как чего-то стоящего над государством, но по существу являющегося защитой интересов капиталиста-одиночки: индивидуализм буржуазного права» [32].

Применительно к советскому «правовому государству» Ма-лицкий отвергал и принцип разделения властей. «В противовес этому, – отмечал он, – Советский строй основан на таких формах деятельности государственных органов, при которых достигалось бы соединение законодательной и исполнительной государственной работы, т.е. слияние управления с законодательством» [33]. Он, однако, не пояснял, каким образом может быть осуществлено подчинение исполнительных органов диктатуры пролетариата закону в условиях законодательства самих этих исполнительных органов. Обходит молчанием Малиц-кий и вопрос о монополии политической власти в руках правящей коммунистической партии, что также наглядно демонстрировало несостоятельность его трактовки «государства» диктатуры пролетариата в качестве правового государства.

Подход Малицкого, представлявший собой причудливую смесь советско-апологетического рвения и буржуазной экзотики, был подвергнут критике его более осмотрительными коллегами.

Под воздействием партийно-политических решений и установок конца 20-х – начала 30-х годов о НЭПе, коллективизации, темпах индустриализации, борьбе против различных «уклонов» и т.д. представители различных направлений право-

Нерсесянц В. С. Общая теория права и государства. – М.: ИНФРА • М, 1999. С. 172

понимания вносили существенные изменения и коррективы в свои подходы к проблемам права и государства.

Прямая ориентировка на дальнейшую политизацию юридической науки (в духе тогдашней политической практики и «курса партии» на борьбу против правых и левых, против троцкистов и бухаринцев, против «оппортунизма» и буржуазной идеологии) содержалась уже в установочном докладе Л. Кагановича в Институте советского строительства и права Коммунистической академии (4 ноября 1929 г.).

Не только буржуазные юристы, но и часть коммунистов-государствоведов, по оценке Кагановича, оказались «в плену у старой буржуазной методологии» [34]. В качестве примера он сослался на подход А. Малицкого. «Ведь мы, – подчеркнул Каганович, – отвергаем понятие правового государства даже для буржуазного государства. Как марксисты, мы считаем, что буржуазное государство, прикрываемое формой права, закона, демократии, формального равенства, по сути дела есть не что иное как буржуазная диктатура. Понятие «правовое государство» изобретено буржуазными учеными для того, чтобы скрыть классовую природу буржуазного государства. Если человек, претендующий на звание марксиста, говорит всерьез о правовом государстве и тем более применяет понятие «правового государства» к советскому государству, то это значит, что он идет на поводу у буржуазных юристов, это значит, что он отходит от марксистско-ленинского учения о государстве» [35].

Свое понимание (в принципе, надо признать, адекватное) марксистско-ленинского учения в этом вопросе Каганович подкрепил рядом цитат из работ Ленина, в том числе: «Диктатура означает... неограниченную, опирающуюся на силу, а не на закон, власть»; «Диктатура есть власть, опирающаяся непосредственно на насилие, не связанная никакими законами. Революционная диктатура пролетариата есть власть, завоеванная и поддерживаемая насилием пролетариата над буржуазией, – власть, не связанная никакими законами» [36].

В духе такого толкования советского государства как диктатуры пролетариата, не ограниченной никакими (в том числе, конечно, и своими, советскими) законами, Каганович далее весьма откровенно констатировал подлинное место и значение

Нерсесянц В. С. Общая теория права и государства. – М.: ИНФРА • М, 1999. С. 173

«законов» в условиях пролетарской диктатуры: «Конечно, все это не исключает закона. У нас есть законы. Наши законы определяют функции и круг деятельности отдельных органов государственной власти. Но наши законы определяются революционной целесообразностью в каждый данный момент» [37].

Выступление Кагановича послужило сигналом к развертыванию на «правовом фронте» широкой кампании большевистской «критики и самокритики». В этих условиях обострилась борьба и между двумя основными позициями в советском правоведении того времени – позициями Пашуканиса и Стучки. Общетеоретические споры о правопонимании по-своему преломлялись и развивались в отраслевых юридических науках.

На I Всесоюзном съезде марксистов-государственников и правовиков (1931) была предпринята попытка выработки некой единой «правильной» позиции и линии (по аналогии с «генеральной линией» в политике) в вопросах правопонимания. Среди участников съезда доминировали сторонники Пашуканиса, и резолюция съезда была принята по докладам Пашуканиса и Я.Бермана [38].

Как Стучка, так и Пашуканис были охарактеризованы в резолюции как «виднейшие представители марксистско-ленинской теории права» [39]. Признание их вклада сочеталось с перечислением ряда недостатков их концепций.

В целом предложенная названным съездом общая позиция носила эклектический характер и пыталась соединить несовместимые друг с другом представления. Особенно наглядно это проявилось в том, что авторы резолюции, признавая пролетарскую классовую сущность советского права, в то же время отрицают концепцию «пролетарского права», чтобы как-то спасти доктринальные представления (а заодно и какие-то остатки прежних взглядов Пашуканиса) о буржуазном «равном праве» после пролетарской революции.

Однако и после I съезда марксистов-государственников и правовиков какого-то единого подхода и тем более «генеральной линии» в правопонимании не было. Споры между различными концепциями (и прежде всего – Стучки и Пашуканиса) продолжались и даже усиливались и ужесточались.

Нерсесянц В. С. Общая теория права и государства. – М.: ИНФРА • М, 1999. С. 174

Искомая «генеральная линия» в советской юридической науке была утверждена на « I совещании по вопросам науки советского государства и права» (16–19 июля 1938 г.). Его организатором и дирижером был подручный Сталина на «правовом фронте» А.Я. Вышинский. Совещанию был придан всесоюзный характер, и в его работе участвовало около 600 научных работников, преподавателей, практиков из различных регионов страны.

Цели и задачи совещания состояли в том, чтобы в духе потребностей репрессивной практики тоталитаризма утвердить единую общеобязательную «единственно верную» марксистско-ленинскую, сталинско-болыпевистскую линию в юридической науке, с этих позиций переоценить и отвергнуть все направления, подходы и концепции советских юристов предшествующего периода как «враждебные» и «антисоветские».

В тезисах, длинном установочном докладе и заключительном слове Вышинского на совещании 1938 г., в выступлениях участников прений основное внимание было уделено «разоблачению» положений «троцкистско-бухаринской банды во главе с Пашуканисом, Крыленко и рядом других изменников» [40], вопросам нового общего определения права и вытекающим отсюда задачам теории государства и права и отраслевых юридических дисциплин.

В первоначальных тезисах к докладу Вышинского (и в его устном докладе) формулировка нового общего определения выглядела так: «Право – совокупность правил поведения, установленных государственной властью, как властью господствующего в обществе класса, а также санкционированных государственной властью обычаев и правил общежития, осуществляемых в принудительном порядке при помощи государственного аппарата в целях охраны, закрепления и развития общественных отношений и порядков, выгодных и угодных господствующему классу» [41].

В письменном же тексте доклада Вышинского и в одобренных совещанием тезисах его доклада формулировка общего определения права дана в следующей «окончательной редакции в соответствии с решением совещания»: «Право – совокупность правил поведения, выражающих волю господствующего класса, установленных в законодательном порядке, а также

Нерсесянц В. С. Общая теория права и государства. – М.: ИНФРА • М, 1999. С. 175

обычаев и правил общежития, санкционированных государственной властью, применение которых обеспечивается принудительной силой государства в целях охраны, закрепления и развития общественных отношений и порядков, выгодных и угодных господствующему классу» [42].

В первоначальных тезисах и в докладе Вышинского отсутствовало определение советского права, но признавалась применимость этого общего определения и к советскому праву и говорилось, что анализ советского права с точки зрения указанного общего определения дает возможность раскрыть социалистическое содержание советского права, его активно-творческую роль в борьбе за социалистический строй, за переход к коммунизму. В окончательной же редакции тезисов доклада Вышинского, одобренных совещанием, дается следующее определение советского права: «Советское право есть совокупность правил поведения, установленных в законодательном порядке властью трудящихся, выражающих их волю и применение которых обеспечивается всей принудительной силой социалистического государства, в целях защиты, закрепления и развития отношений и порядков, выгодных и угодных трудящимся, полного и окончательного уничтожения капитализма и его пережитков в экономике, быту и сознании людей, построения коммунистического общества» [43].

Участники совещания в своих замечаниях и уточнениях к выдвинутому Вышинским общему определению в принципе не вышли за рамки предложенного типа правопонимания. Их предложения (при одобрении в целом и по существу) касались внутритипологических уточнений, изменений формулировок и т.д.

Предыдущий | Оглавление | Следующий